Краткий пересказ
Здесь мы собрали ключевые мысли героя материала — для тех, кто хочет быстро ознакомиться с содержанием. Полную расшифровку интервью можно найти ниже.
Миршод, известный под псевдонимом Варгунза, прошел путь от продавца помидоров до одного из самых заметных стрит-артистов Узбекистана. Он убежден: художник не обязан быть бедным — напротив, искусство должно вдохновлять и открывать новые горизонты. Вместо серых фасадов — муралы, вместо унылого молчания — голос улицы, понятный даже ребенку.
Варгунза выступает за легализацию граффити, каталогизирует заброшенные стены и предлагает превращать мрачные дворы в открытые галереи. По его словам, проблема не в зрителях, а в художниках: одни замыкаются в себе, другие — «летают» слишком высоко. А нужно быть среди людей, говорить с ними на равных и не бояться споров. Потому что граффити — это не про лайки, а про присутствие.
Видеоверсия интервью
Мы подготовили этот вариант для тех, кто предпочитает смотреть и слушать.
Полная версия
Здесь мы предлагаем полный вариант интервью для внимательного прочтения.
— Вы творите в очень своеобразном направлении. Как вы пришли в искусство?
— Прежде чем заняться искусством, я прошел долгий и трудный путь. Расскажу кратко свою биографию. Я родился в 1999 году в поселке Варганза (Кашкадарьинская область — ред.) — мой псевдоним происходит именно от названия этого места. Позже мы надолго переехали в Санкт-Петербург.
С юности у меня было два главных увлечения: архитектура и изобразительное искусство. В Петербурге эти направления очень развиты, особенно архитектура — ее по праву считают одной из самых красивых в мире. Даже самые сильные и талантливые художники работают именно там. Мой интерес к этим сферам рос с каждым годом.
Но в 2010 году мы были вынуждены вернуться в Узбекистан. После переезда я испытал настоящий шок — настолько мы отстаем в архитектуре и изобразительном искусстве. Позже я понял, что именно это открывает передо мной возможности: есть целая страна, которой нужно развитие в этих сферах. Я думал, что смогу внести свой вклад. Но жизнь оказалась немного сложнее.
Художник Vargunza. Кадр из интервью
Вместо того чтобы заниматься архитектурой или искусством, я был вынужден работать на рынке — продавать помидоры. Пять лет я занимался оптовой торговлей. Несмотря на все трудности, рынок многому меня научил. Без этого опыта я бы, возможно, сейчас здесь не сидел. Там я учился коммуникации, переговорам — своего рода уличной дипломатии. Я научился презентовать себя, работать с покупателями, продавать товар — и все эти навыки позже помогли мне и в искусстве, и во время учебы в институте.
Накопив немного денег, я поступил на архитектурный факультет. У меня были большие планы. Три года я проработал в архитектурной компании — и в итоге ушел. Со временем я понял: чтобы развивать архитектуру в Узбекистане, приходится многое терпеть, закрывать глаза на происходящее, ограничивать себя. А мне такой путь не подходил.
За эти три года мой энтузиазм угас. Я «остыл», потому что часто сталкивался с ситуацией, когда архитектурные проекты утверждают люди, совершенно не разбирающиеся в архитектуре. Конечно, не все такие, но такие случаи встречаются.
Сегодня Узбекистан стремительно развивается: поступают инвестиции, заключаются международные соглашения, идет активное сотрудничество с другими странами. Но у каждой страны-инвестора — свои нормы и стандарты. Ты не можешь «изобрести велосипед» — ты обязан делать все так, как они требуют.
Я ушел из архитектуры, но нужно было чем-то заниматься. Во время учебы в институте я подрабатывал декоратором — расписывал стены в ресторанах, учебных центрах. Это помогало покрывать расходы на образование. Постепенно у меня появилась клиентская база, и я решил продолжить работать в этом направлении, надеясь, что позже найду свое призвание.
Интерес к архитектуре у меня не исчез. Мне по-прежнему хотелось работать с формами, украшать город, делать его красивее. И тогда я понял: граффити и стрит-арт — именно то, что мне подходит. С тех пор я в этом и остаюсь.
— Что такое стрит-арт?
— Стрит-арт можно назвать новым направлением в искусстве. Это уличное творчество, включающее множество форм: граффити, муралы, инсталляции и другие визуальные высказывания.
Для меня стрит-арт — это искусство настроения и резкости. Оно отражает, что радует людей, а что их злит или огорчает. Стрит-арт может быть резким, иногда даже агрессивным — но он оживляет городскую среду.
— В уличном искусстве существует множество направлений и техник. Могли бы вы рассказать о них подробнее?
— Если говорить о техниках, то первая и самая простая — это теггинг. Это когда художник оставляет свой псевдоним, некий автограф. Можно сказать, это точка входа в жанр: ты по-настоящему становишься частью культуры, когда впервые оставляешь свой тег. Этим может заняться любой — не обязательно быть художником или иметь специальное образование.
Следующий стиль — throw-up. Это уже более сложная форма: простые, но выразительные изображения, цветные шрифты, надписи, иногда с призывами.
Далее — wildstyle. Это уже своего рода шифровка: надписи усложняются, скрываются смыслы. В этом и суть граффити — это искусство не столько результата, сколько процесса. Поскольку оно часто вне закона, художник может зашифровать послание, спрятать идею в сложной композиции.
Есть еще и бомбинг — самое агрессивное и откровенно нелегальное направление. Это масштабные и зачастую рискованные акции, например, роспись вагонов поездов. В Узбекистане бомбинг практически не встречается — возможно, из уважения к государственным объектам и транспорту. Но, честно говоря, я считаю, что бомбинг — это уже вандализм.
Если кратко, муралы — это законная и самая зрелищная форма стрит-арта. Большие настенные росписи создаются с согласования властей или общественных организаций. Как правило, мурал покрывает всю стену и несет социальное или художественное послание, в отличие от спонтанных граффити.
Художник Vargunza. Кадр из интервью
— Граффити по всему городу часто закрашивают или уничтожают. Этот процесс называется баффингом и им обычно занимаются государственные структуры. Расскажите подробнее, что такое баффинг?
— Постараюсь выразить нейтральную позицию, хотя у меня на этот счет довольно резкое мнение — о нем расскажу чуть позже. Баффинг в переводе означает «удаление». Это мера, направленная на устранение актов вандализма, оскорбительных надписей, провокационных изображений и высказываний, противоречащих культурным нормам и цензуре. Но стоит понимать: баффинг — это не всегда нечто негативное. Например, устаревшие муралы также подвергаются баффингу, чтобы освободить пространство для новых работ.
— В последние годы известны случаи, когда граффити Inkuzart были закрашены или отредактированы властями. Например, на мурале, изображающем победу Оксаны Чусовитиной на Олимпиаде, героине «надели» юбку. Многие называют это формой цензуры. Это законно? Или это несправедливо по отношению к художнику?
— В этом вопросе есть два лагеря: граффити-сообщество и государственные структуры, ответственные за баффинг. Их взгляды кардинально расходятся.
Для художников граффити — это цензура, попытка подавить высказывание. Для представителей власти — мера для соблюдения баланса между свободой творчества и общественными нормами.
Если говорить конкретно о мурале Inkuzart, то, судя по всему, кто-то посчитал, что «народ может неправильно понять, изображение не соответствует менталитету». Поэтому и было принято решение «надеть юбку» — то есть откорректировать изображение в рамках баффинга.
— По всему городу появляются муралы — зачастую очень низкого качества. Хотя они создаются по государственному заказу, видно, что работа выполнена поверхностно. Кажется, будто их рисуют не монументальные художники, а люди, не умеющие работать с масштабами. Стоит ли поручать такие проекты профессионалам, или лучше позволить граффити-художникам выражаться свободно?
— Проблема как раз в том, что муралы часто поручают именно академическим художникам. Как я уже говорил, у граффити есть юридические ограничения — в частности, отсутствие легальных пространств. Поэтому граффити и муралы чаще всего создаются тайно, вне закона. Художники, работающие в этом жанре, остаются в тени, они не могут официально обучать других или делиться опытом. А те, кто известен в художественных кругах, как правило, работают в совершенно ином контексте.
Муралы подчиняются определенным правилам: требуется стилизация, продуманная композиция. Когда государство приглашает художника, который всю жизнь рисовал на холсте, и поручает ему огромную стену — он продолжает работать в привычной манере. То, что уместно в музее, может выглядеть неуместно и даже пугающе на фасаде жилого дома. Масштаб требует другой эстетики и подхода.
Поэтому я считаю, что муралы стоит доверять тем, кто понимает городскую среду: граффити-художникам, обученным монументализму, профессиональным муралистам или хотя бы энтузиастам с опытом. Просто дать стену любому художнику — недостаточно. Он должен уметь «работать с пространством».
— В чем разница между паблик-артом и стрит-артом?
— Хотя они действительно похожи, между ними есть принципиальная разница.
Паблик-арт — это официальное, институциональное искусство. Его цель — украсить общественное пространство, сделать его эстетически привлекательным. Стрит-арт же чаще всего — спонтанное высказывание. Он рождается из эмоции, из внутреннего импульса, и нередко нарушает правила. У этих форм разные цели и контексты.
Художник Vargunza. Кадр из интервью
Если представить их в виде людей, то паблик-арт — это человек в костюме: преподаватель, банкир, профессор. А стрит-арт — ваш близкий друг. Паблик-арт говорит на литературном языке, вежливо. А стрит-арт может ошеломить яркой композицией, врезаться в память или прямо сказать вам в лицо горькую правду.
— На крышах советских многоэтажек сохранились мозаики и муралы. Сегодня на новых зданиях чаще встречаются муралы. Но многие по-прежнему не различают муралы и граффити. Почему?
— Это происходит потому, что муралы находятся на виду — они создаются легально, по заказу государства и с конкретной задачей. А граффити, наоборот, чаще скрыты от глаз: их можно увидеть у железных дорог, на промзонах, в местах без потока прохожих.
Муралы, как правило, расположены на фасадах 9–12-этажных домов и призваны быть замеченными. В них легко читается сюжет: это может быть портрет, иллюстрация или реклама. А граффити часто провокационны, абстрактны, состоят из ярких линий, не всегда понятны неподготовленному зрителю.
Есть различия и в технике. Муралы сложнее технически и по масштабу — они охватывают всю поверхность стены. Граффити менее масштабны и, как правило, занимают лишь ее часть.
— Как вы считаете, должно ли государство финансировать граффити? Ведь это направление не совсем отвечает его задачам. Но, может быть, это способ популяризировать жанр?
— Я не думаю, что государство должно напрямую выделять деньги на развитие граффити. Есть и другие, более эффективные пути. Например, можно легализовать стены — создать официально разрешенные пространства, где художники смогут свободно рисовать, развиваться, делиться опытом. Дальше возможны коллаборации со спонсорами, публикации работ в интернете, продажи через NFT. Существуют разные формы монетизации.
Но если государство начнет финансировать граффити как жанр, это создаст рамки. Художник окажется зависим от заказов и требований. А граффити перестанет быть тем, чем оно является — самым свободным видом искусства.
Да, художники в других жанрах тоже выражают чувства, поднимают важные темы. Но в итоге их цель часто — признание, коммерция, продажа работ. Это рамка. А граффити-художник свободен. Он скрывает свою личность, действует вне закона. Если его узнают — ему грозит штраф. Именно поэтому он остается, пожалуй, единственным по-настоящему свободным художником.
А еще с Миршодом у нас есть Rabochiy Bag:
— В Центральной Азии стрит-арт и граффити пока не приносят стабильного дохода. Есть ли у вас идеи, как на этом можно зарабатывать?
— Да, для Центральной Азии это все еще относительно новое направление. Хотя на самом деле — не совсем: были и муралы, и мозаики. Сейчас, например, Ташкент даже попал в Книгу рекордов Гиннесса по мозаике. Но поскольку в этом направлении мало специалистов, оно не воспринимается как прибыльное.
Один из путей — перенимать западный опыт, особенно европейский. Там существуют легальные площадки для граффити. Хочешь провести фестиваль — не нужно получать разрешение. Просто приходишь и рисуешь. Никто не задерживает, не спрашивает документы, не везет в участок. Там нет страха — а отсутствие страха порождает свободу, а свобода развивает творческий потенциал. И на этом уже можно зарабатывать.
Я сейчас как раз разрабатываю проект по популяризации и монетизации граффити. По всему Ташкенту есть фасады в плохом состоянии. Их регулярно красят, но это бесполезно: из-за криво уложенного кирпича и влаги краска быстро смывается, и стены вновь становятся серыми. Лучшее решение — нарисовать на них граффити, муралы, стрит-арт. Это преобразит районы.
Там, где сейчас по вечерам страшно пройти — буквально, Хичкок мог бы снимать фильмы ужасов, — появятся яркие, живые образы. Я сам фотографирую такие фасады, измеряю их, создаю каталог — своего рода реестр стен по Узбекистану, где потенциально можно рисовать.
У нас есть подземные переходы, в которых люди боятся находиться. Но если там появится стрит-арт, туда перестанут бросать мусор. Мы это уже обсуждали — и это работает.
Дальше с этим каталогом можно обратиться в НПО, в международные организации, готовые поддерживать культурные инициативы, а через них — к местным властям за официальным разрешением.
Во-первых, это улучшит визуальный облик города. Во-вторых, с помощью уличного искусства можно просто и ярко говорить о сложных темах: домашнее насилие, наркотики, экология, социальные проблемы. Даже двухлетний ребенок не умеет читать, но посмотрит на рисунок и спросит: «Это наша планета? Почему она горит? Что за черная жидкость течет?»
Когда появятся легальные стены, художники смогут сотрудничать с частными компаниями. Это уже происходит. Вот, например, случай: когда восстановили мозаики на одном здании, рекламные баннеры пришлось снять — и бренды понесли убытки, потому что заплатили за аренду, разрешения, печать. Если хотя бы 10–20% наружной рекламы будет интегрироваться в коллаборации с граффити и стрит-артом, выиграют все — и художники, и бизнес, и город.
Такие подходы действительно могут поддержать развитие жанра. Если начать с Узбекистана, идея со временем может распространиться и на другие страны Центральной Азии.
Художник Vargunza. Кадр из интервью
— Какие из ваших работ вы считаете самыми значимыми и любимыми?
— Одна из самых важных для меня работ — это маяк, который мы раскрасили в Каракалпакстане. Он стоит на месте высохшего Аральского моря. Раньше этот маяк действительно работал. После нашей росписи он, как мне кажется, стал символом надежды.
После катастрофы Арала в Муйнаке возникла стрессовая, подавленная атмосфера. И я говорю это не со слов — я сам был там, видел, как живут люди, ощущал это настроение. Обновленный маяк подарил им хоть какую-то надежду.
Еще одна значимая работа — портреты джадидов, которые мы нарисовали на площади «Шахидлар хотираси». С помощью этих изображений мы познакомили обычных людей с историей джадидизма, особенно детей. Это стало своего рода визуальным проводником: портреты привлекают внимание, заставляют интересоваться, искать информацию. Мы сделали эту работу в рамках международной конференции.
Также мне очень дорога роспись, которую я сделал у себя дома. Мой дом, моя атмосфера, любимый цвет — я пытался создать особое настроение, личное пространство, полностью совпадающее со мной.
Еще одна важная работа — та, что была создана на фестивале граффити. Там я столкнулся с массой сложностей, но именно поэтому она для меня особенно ценна.
— С какими трудностями сталкиваются уличные художники в Узбекистане?
— Поскольку стрит-арт в Узбекистане только начинает развиваться, многие художники пока ориентируются на западную или европейскую стилистику. У нас нет собственной школы граффити. Старшее поколение часто воспринимает это как нечто чуждое, как «неуважение к культуре». А из-за отсутствия легальных пространств художники вынуждены работать тайно. Всегда присутствует страх: «Завтра меня могут оштрафовать».
Другая большая проблема — отсутствие системной поддержки. В стране до сих пор доминируют традиционные формы искусства. Стрит-арт не признают даже профессиональные художники — они говорят: «Мы — художники, а вы просто любители». И отчасти это правда: жанр еще очень молод, он только начинает развиваться у нас.
У нас нет ни фестивалей, ни форумов, ни мастер-классов. У художника просто нет пространства для роста — он не знает, где учиться, у кого перенимать опыт, как двигаться дальше.
— В чем разница между граффити и вандализмом?
— Граффити — это искусство. А вандализм — это разрушение.
Граффити — это попытка украсить город, оставить эстетический и концептуальный след. Это выражение идеи, эмоции, личности. Вандализм же — это социальный акт, направленный на причинение вреда, разрушение общественного пространства. Их нельзя путать.
— Могли бы вы назвать имена граффити-художников в Узбекистане?
— Их, к сожалению, очень мало. Самый известный — Inkuzart. Он начал работать в 2020 году и быстро стал популярным, потому что отражал настроение общества простыми, но точными визуальными приемами.
Есть еще несколько художников. Например, Надежда Рихсиева — одна из первых, кто начал оформлять городскую среду и сейчас активно работает в направлении стрит-арта.
Еще есть парень по имени Андрей [Журавлев] — кажется, он первым показал, как граффити может работать в связке с рекламой, и фактически заложил начало этому направлению у нас.
А Баходир Джалал — это своего рода «отец-основатель» узбекского стрит-арта. Он начал работать задолго до нас, реализовал масштабные проекты не только в Узбекистане, но и за рубежом — в Индии и других странах. Благодаря ему уличное искусство вообще стало обсуждаться в нашей стране.
Смотрите интервью с Баходиром Джалалом у нас на YouTube-канале
Кроме этих имен, я, честно говоря, никого больше не знаю. Нас действительно очень мало. Но если граффити будет развиваться, я уверен, что через 5 лет появится целое поколение талантливых художников.
— В декабре 2024 года в Узбекистане приняли первый нормативный документ, регулирующий визуальный облик города — дизайн-код. Как вы думаете, не нарушат ли яркие граффити его эстетику?
— Все зависит от типа граффити и от того, где оно размещено. Если развитие жанра будет проходить грамотно, достаточно ввести хотя бы базовые правила. Тогда стрит-арт и муралы не только не испортят облик города, но и смогут дополнить и обогатить его.
Во-первых, граффити в центре города должно соответствовать определенной стилистике: учитывать цвета, архитектурный контекст, уважительно обращаться с исторической средой. Например, в старых районах нужно использовать соответствующую палитру, отсылки к культурному наследию, национальные образы.
Если художник хочет работать в более свободной манере — для этого подойдут пространства за пределами центра: железнодорожные зоны, окраины, подземные переходы. Все можно организовать так, чтобы сохранить баланс.
— Помогает ли граффити развитию страны и расширению кругозора молодежи?
— Однозначно. Граффити может изменить мышление — это факт. Возьмем, к примеру, наш мурал с портретами джадидов. Он разошелся по интернету. В комментариях я видел, как люди спрашивали: «Зачем вы это нарисовали? Кто это такие?» — а другие им объясняли: «Это джадиды». Возникал образовательный диалог, и это, на мой взгляд, крайне ценно.
Через граффити можно поднимать исторические, научные, социальные темы. Все зависит от художника: он может донести любую идею, любую эмоцию. Сейчас особенно актуальны социально-политические вопросы — и аудитория к ним неравнодушна.
Художник Vargunza. Кадр из интервью
— Нужно ли отказываться от стереотипа, что художник обязан быть бедным, чтобы сохранить «истинность» профессии?
— Абсолютно. Этот стереотип давно пора пересмотреть. Да, многие художники прошли через трудности — но это не значит, что они обязаны страдать всю жизнь.
Если человек выбрал путь искусства — он уже сделал непростой выбор. Теперь он должен вдохновлять, расти, зарабатывать. Люди должны смотреть на художника с уважением, с восхищением — а не с жалостью.
Никаких фраз «не становись художником — пропадешь». Наоборот: «Смотри, сынок, может, и ты станешь художником. Видишь, он рисует, путешествует, его показывают по телевизору, он успешен».
Художник должен быть примером — ярким, свободным, уверенным в себе. Именно такой образ вдохновляет. Вот мое мнение.
— Как вы считаете, какие организации должны взять на себя ответственность за развитие современных форм искусства, таких как граффити и стрит-арт?
— В первую очередь — это задача власти. Она должна проявлять заинтересованность, создавать условия, выдавать разрешения, поддерживать инициативы. Без государственной воли ничего не сдвинется с места.
Далее — учебные заведения. Если в институтах, школах и колледжах начнут проводить мастер-классы, лекции, воркшопы по уличному искусству, интерес к жанру вырастет. Тогда исчезнут фразы вроде: «Это не наша культура» или «Это для бездельников».
Фестивали и бренды тоже могут сыграть важную роль. Если на фестивалях граффити будет включено как интерактивное направление, оно станет популярным и среди других творческих сообществ. Даже если участники фестиваля в основном музыканты, им все равно интересно все, что связано с искусством.
Бизнес также может поддерживать это направление: заказывать работы, сотрудничать с художниками, создавать легальные площадки. Это не только поддержит уличное искусство, но и повысит репутацию самих компаний. Я верю, что только через такие совместные инициативы можно действительно развить жанр. Иного пути нет.
— Многие считают изобразительное искусство чем-то «возвышенным», далеким от повседневной жизни. Но вы родились в деревне, работали на рынке — и не утратили интерес к творчеству. Что бы вы посоветовали другим?
— Проблема, как ни странно, часто в самих художниках. Когда человек начинает творить, но не растет профессионально, он обычно уходит в один из двух крайностей.
Первая — затворничество. Художник начинает считать себя «не таким, как все», замыкается, отказывается от общения, избегает встреч, не выходит на люди, не показывает свои работы.
Вторая крайность — звездная болезнь. Чуть только заработал немного денег — сразу отстраняется: «Я звезда, мои картины продаются, я уже миллионер». Он отрывается от реальности и теряет контакт с аудиторией.
В результате люди, которые и так мало понимают современное искусство, продолжают его не понимать. Один художник — в изоляции, другой — в облаках. И ни к одному из них нельзя обратиться за советом.
А художник должен оставаться частью общества. Он должен быть среди людей, говорить с ними, слышать их, делиться с ними своим искусством.
Мой совет простой: не ждите, пока вам создадут условия. Не надейтесь на законы, гранты или международные фонды. Если вам это действительно нужно — начните. Будьте жадными до знаний и голодными до успеха. Вот и все.
